— Я сейчас в подробностях вряд ли вспомню, надо посмотреть в архиве.
— Но убийцу поймали?
— Смеешься ты надо мной, Данич! — фыркнул он. — Это была чистой воды заказуха, и где у нас заказуху раскрывают? Убили. На пороге родного дома. Когда выходил из машины. Сработали четко, шума никто не слышал. Глушитель, сама понимаешь…
— Если вдуматься, Прохорова тоже убили из пистолета с глушителем, — задумчиво сказала я. — Никто ведь ничего не слышал, а?
— А музыка? Она так орала, что никто бы и не смог ничего расслышать.
— А как убийца оказался в квартире?
— Следов взлома обнаружено не было. Ключи тоже не теряли, по крайней мере, Римма так утверждает. Но тебя-то ведь Дында интересует? Или я не понял?
— Если Прохоров был знакомым Дынды, получается, что его личность мне тоже интересна, — нагло ответила я.
— А почему, кстати, мадам Дында обратилась к тебе?
Вот он удивится, если я сообщу ему, что Прохоров тоже обращался! Только не ко мне, а к Лизе Борисовой!
— Преследование ей мерещилось, — ответила я, продолжая раздумывать, надо ли говорить Лешке, что Прохорова преследовали тоже. — Сначала я отнеслась к ее бредням без должного серьеза. Но теперь, в свете новых событий, придется пересмотреть свое чересчур легкомысленное отношение к Дындиным бедам… А то ее тоже убьют, и буду потом век чувствовать себя виноватой.
— А если подробнее?
— Ну, ладно, — решилась я. — Дынду мою кто-то преследует. Какой-то тип в белом плаще, впрочем, сейчас потеплело, он может переодеться… Ему лет около сорока пяти — пятидесяти, на вид очень интеллигентен и знает некий непонятный язык, на котором иногда склонен поговорить с объектом преследований.
— Как это?
— Однажды она не выдержала и спросила, что ему надо. Он что-то ответил не на русском языке. И не на английском. У меня есть предположение, что он сказал что-то на мертвом языке, но вот на каком… Я бы сказала, что это была латынь, потому что иначе придется предположить, что мы имеем дело с каким-нибудь сумасшедшим египтологом или вообще с жрецом храма Диониса, который помер лет тысячу назад… Латынь еще более-менее ходовой язык.
— Ну, так выясни. Это скорее всего филолог…
— Ага, — усмехнулась я. — У нас, дружочек, не так уж мало этих самых филологов, а есть еще медики. Они тоже знают латынь. Я буду обречена праздно шататься среди филологов и медиков до конца своих дней. Ах, забыла! Еще есть историки. Они тоже, представь себе, неплохо шпрехают по латыни! А вдруг этот тип вообще инженер-гальваник, просто увлекся не на шутку латынью? Да и латынь ли это? Может, вообще старославянский?
— И что ты собираешься предпринять?
— Ну, для начала попробую все-таки вызвать госпожу Дынду на откровенность, — вздохнула я. — А вот если не получится…
Я все-таки хотела бы надеяться, что получится. Потому что разыскивать неизвестного в толпе высокоинтеллектуальной публики мне совсем не хотелось!
Каллистратов не любил дождь. А сегодня, как назло, с самого утра моросил дождь. И от этого на улице было темно, как в сумерках.
Он ускорил шаг, проклиная собственную забывчивость — за всеми этими историйками, достойными пера Гастона Леру…
Черт!
Он остановился.
Гастон Леру?
Почему он вспомнил о «Призраке оперы»?
Дождь, обрадованный тем, что жертва застыла на месте, усилился. Струи стекали по щекам Каллистратова, забирались за воротник.
Стены театра намокли и стали серыми. Улица была пустынна.
От размышлений Каллистратова отвлек стук знакомых каблучков. Где-то за спиной.
Нина…
Он закрыл глаза. Рядом с Ниной он казался себе чудовищем из сказки. Маленькая светловолосая девочка с нежными глазами и трогательными завитками волос… А рядом — он, стоимость кассеты и два часа удовольствий. Урод. Очень хорошая партия для маленькой дурочки Нины. И ведь пробралась эта дурочка в остатки души, черт бы ее не видал! Без нее было бы спокойнее…
Он обернулся и застыл, пораженный.
Нина разговаривала с каким-то человеком, странно и смутно знакомым.
Он пытался вспомнить, где он его видел совсем недавно и этот человек точно так же напугал его, хотя теперь на нем был светлый плащ.
Ах, да… В кафе. Его испугал взгляд этого человека, потому что он смотрел прямо на Каллистратова и в этом взгляде была ненависть.
Нина махнула ладошкой в сторону проспекта и быстрыми шагами пошла к черному ходу.
Каллистратов приостановился, чтобы дождаться ее.
— Влад!
Он обернулся.
— Профанум вульгус, — услышал он тихий, вкрадчивый голос.
Он взмахнул руками, будто пытаясь закрыться от этих слов, от человека, который сейчас приближался к нему.
— Ни-на, — прохрипел он, пытаясь ухватиться за нее, как за жизнь.
Нина скорее угадала, чем услышала, и застыла.
— Помогите, — беззвучно прошептала она.
Влад Каллистратов падал прямо на ее глазах, будто вдруг подскользнулся и не за что было удержаться.
Она по инерции рванулась в его сторону, чтобы помочь ему, но застыла как вкопанная. Стояла и смотрела, удивляясь тому, что ей его так жалко, хотя и не должно бы быть жалко, потому что… Она оглянулась.
Как по мановению волшебной палочки все исчезли, и никого не было.
Она снова посмотрела на Влада.
На его куртке, там, где сердце, расплывалось красное пятно…
Тамара Николаевна открыла мне дверь сразу.
Так быстро, будто ждала меня прямо возле двери.
Вид у нее был испуганный.